Мы встречаемся в середине ноября. Чтобы представить себе Сортавалу в это время, вспомните осенний Хогвартс из «Гарри Поттера». Над озером Ляппяярви висит густой туман; петляя среди вековых деревьев, с гудком и клубами дыма несется «Рускеальский экспресс» — настоящий ретропоезд с паровозом. Курсирует он ежедневно из Сортавалы до станции «Горный парк Рускеала» и обратно.
Майкл, Марина и их дочка Зои-Луиз — фанаты «сказочного» поезда. В дни, когда туристов не так много, они забираются на самую большую в окрестностях гору Паасонвуори и с высоты птичьего полета смотрят на кажущиеся игрушечными железнодорожные пути и вагончики.
На этой горе мне побывать не довелось. Зато мы посидели с Негеле в самом душевном, по мнению Марины, месте в Сортавале — кафе «Лось и Тролль». Я взяла лохикейто — финский суп из красной рыбы со сливками. Марина настоятельно советует попробовать еще бургер с рыбой и местные соленья и соусы. Майкл соглашается (он говорил по-английски, жена выступала переводчиком):
— Здесь очень интересная кухня. Карельская, финская и русская кухни перемешались, и получился крутой микс. И лучше всего этот микс умеет делать моя теща Галина! Мне очень повезло с тещей. Она прекрасная женщина, пример для меня во многих вещах. В ее честь я выбрал русское имя для нашей дочки: Зои-Луиз Галина.
...Я из Германии, по-немецки меня зовут Михаэль. Но родился в Руанде, там мое второе имя — Ругамба. Моя мама руандийка, а папа немец.
В Руанде мы жили с родителями до моих десяти лет, потом там началась война, и мы переехали на родину отца — в город Тюбинген на юге Германии. Я учился в одном из немецких университетов, в конце обучения нужно было поехать в другую страну по обмену студентами. И как-то я этот момент проворонил и пришел выбирать, когда оставались уже не самые популярные страны. Я выбрал Финляндию, а учебный курс — «интернациональный бизнес и бизнес-культура России». Это был 2008 год, тогда еще все это в программе было.
Почему решили изучать именно Россию?
Майкл: Я не знаю до конца, как это объяснить... Я хотел узнать настоящую Россию. В западных медиа ее представляли как страшную страну, но я же сам учился на медиа и понимал, как все это работает.
Информации о новой России в моем кругу общения было мало. Да, коммунизм, да Советский Союз, а что теперь? Неизвестность.
Как вы познакомились?
Марина: По старинке, не по интернету. Я родом из Сортавалы, но училась в Питере, искусствовед по образованию. Работала стилистом, парикмахером. В 20 лет стала вице-чемпионом России по парикмахерскому искусству. И в конце нулевых у меня уже был свой салон в Петербурге.
Осенью 2009 года поехала по работе в Финляндию. И 31 октября мы с подругой пошли на вечеринку по поводу Хэллоуина. Там я обратила внимание на высокого парня: рост Майкла 193 см. Подумала, что он американец-баскетболист, они часто приезжали в город Йоэнсуу играть за местную команду. А он подумал, что я финка, потому что очень уж блондинистая была.
Вскоре после знакомства я пригласила его к нам. Он согласился, хотя боялся. Думал, раз у него темная кожа, сразу после пересечения границы его повяжут. Причем, кто и почему повяжет, понимания не было: военные, таможенники, будут допрашивать, посадят в тюрьму. (Смеется.)
Откуда у вас взялись такие представления?
Майкл: Из голливудских фильмов. Там все плохие парни были из Восточной Европы. Вроде бы, что такое фильм? Художественное произведение, но они закладывают в наше подсознание мысль: «В России живут бандиты!» Но я все-таки приехал 4 января 2010 года. Были новогодние каникулы.
И что первое бросилось в глаза?
Майкл: Сортавала — нетипичная Россия. Это старый финский город: архитектура, планировка, в нем есть финская душа. Поэтому я не увидел большого контраста между Финляндией и Сортавалой. Было только чуть более разрушено, неухожено, но сейчас город стали приводить в порядок.
Съездили, посмотрели — это понятно. Почему переехали?
Марина: Тут надо набросать хотя бы пунктирно всю историю. Мы вместе 15-й год, у нас есть дочка, и большую часть совместной жизни мы провели не в России. С 2009-го по 2021 год жили за границей. Приехали в Сортавалу под конец пандемии, локдаун стал одной из причин. А вторая причина — дочка.
За границей сначала жили в Финляндии. Майкл работал по найму, потом у него появилась своя фирма. Но однажды мы решили, что в Финляндии слишком скучно: там ты знаешь, что будет с тобой через десять лет, через двадцать. А нам хотелось интересной жизни. Перебрались в Германию, сначала к его родителям на юг. Но там свой устоявшийся менталитет, надо держать себя в рамках, с моей креативностью это сложно.
А вот Берлин — это современный Вавилон: туда съезжаются люди со всего мира. Захочешь оказаться в России — иди налево, потянет в Турцию — иди направо, посередине — немцы. Мы себя чувствовали в Берлине как дома. У нас были свои проекты...
Майкл: Да, это было интересное время. Работали сами на себя, и казалось, что так будет вечно. Но пришел коронавирус, и мы почувствовали себя, как в тюрьме. В России не было таких мер наказания, как в Европе.
Маски — ладно. Но в Германии ты не мог просто стоять на улице с человеком, если не живешь с ним в одной квартире. Мы видели такую картину: отец с детьми пришел в парк. Постелил плед на газон, чтобы посадить грудного ребенка. Подошли полицейские: «Вы не имеете права этого делать!» Нельзя сесть, лечь на траву — можно лишь ходить и только там, где тебе скажут.
И к нам в парке подъезжала полицейская машина, осматривала: выглядим ли мы как семья, можем ли находиться вместе? Это было неприятно и страшно. В Германии на эту тему были миллионные протесты.
Марина: Мы тоже прошли всей семьей в огромной колонне с требованием сохранять права человека. Ведь Основной закон ФРГ (так называется их конституция) определяет эти права как высшую ценность. Шествие, в котором участвовали и мы, и наши соседи, показали по ТВ и сказали: «Вышло всего 10 тысяч человек, это последователи «теории заговора».
Чтобы вы понимали, в Германии все платят немаленький налог на телевидение. Это сделано для того, чтобы государство не вмешивалось в политику медиа: люди вроде как сами платят за свободу слова, за правду.
А тут пришлось задуматься. Я хоть и очень люблю Германию, поняла, что не бывает идеальных стран. Но есть правила, которые ты можешь принять или не принять. На сегодняшний день ценности России для нас понятнее и ближе.
Вы сказали, вторая причина — ребенок.
Майкл: Да, мы хотели, чтобы Зои училась в России. И ни разу не пожалели: сегодня она свободно говорит на русском, английском и немецком языках. Плюс гимнастика, музыкальная школа, невероятно живописные места вокруг и близость самого красивого города в мире — Петербурга.
Марина: В Германии, когда ребенок идет в школу, он сразу попадает в жесткую систему. Ты не можешь уехать с ним в отпуск даже на два дня раньше начала каникул. Если уедешь, в лучшем случае будет штраф, в худшем — нагрянет ювенальная полиция. С нашим образом жизни это точно не сочеталось бы.
А еще нам не очень нравится сегодняшняя повестка в немецких школах. Традиционная Германия еще существует, но в Берлине «новые ценности и свободы» — это уже мейнстрим. Нам это не подходит. И вот два с половиной года назад мы приехали в Сортавалу.
Майкл: То, что мы с Мариной вместе и что живем здесь — это судьба, так говорил мой дядя Ульрих. Он был особенным человеком. Если мой папа (он учитель) спокойный и рассудительный, то его брат хотя и очень образованный, но громкий, живой. Главный человек на любом семейном празднике. Сочинял стихи, дарил памятные подарки и медальоны. Знаете, такой олдскульный дядюшка из европейской литературы. И вот на нашу свадьбу он принес карту мира и показал нам: Сортавала, в которой родилась Марина, и город Кигали, столица Руанды, в котором родился я, находятся на одной долготе!
Марина: Есть еще одна история про дядю Ульриха. Когда мои родители приехали в Германию знакомиться, дядя повел их на свою швейную фабрику, которая досталась ему от отца. И рассказал следующее: за две недели до окончания Второй мировой войны ему исполнилось 16 лет, сразу забрали в солдаты. Мама чудом вытащила его, спрятала, и тут пришла новость: война закончилась. Так дядя остался жив. И он сказал моим родителям: «Я всегда мечтал обнять русского человека и сказать ему спасибо».
Понятно, что семья Майкла приняла вас хорошо.
Марина: Да, конечно. Первое очное знакомство состоялось за неделю до свадьбы. Я окунулась в смесь африканской и немецкой культур. И это было очень необычно. Дети (у Майкла еще три сестры) и папа вроде как немцы, но мама настоящая африканка. Она не знает английского, говорит на немецком, французском и родном языке киньяруанда.
Когда Негеле собираются вместе, то это выглядит, как в кино: все говорят на всех языках сразу, но прекрасно друг друга понимают.
Убранство дома больше африканское, и традиции тоже: немецкая пунктуальность — это не про них. (Смеется.)
Майкл, а вас как встретили?
Майкл: Честно сказать, очень переживал, как все пройдет. Но вот я открываю дверь, а там стол от порога до окна — и весь в блюдах! Я растерялся, но тут же решил: женюсь! (Смеется.) Это вообще поражает в России: что можно прийти без предупреждения и хозяйка из ничего накроет такой красивый стол.
Расскажите о вашем бизнесе.
Майкл: Вначале отмечу, что скорость оформления бизнеса в России удивляет: здесь все можно сделать очень быстро.
Марина: У нас был бизнес и в Германии, поэтому мы можем сравнивать. Когда только переехали в Россию, я не знала, что такое МФЦ. Я же не была здесь 12 лет, а за это время Россия сделала огромный скачок в развитии. В первую очередь выросла технологически.
Чтобы зарегистрировать бизнес, не надо месяцами ходить туда-сюда, все делается в одном месте; когда я узнала это, была просто счастлива!
Русские привыкли ругать свою бюрократию, но стоит пожить в старой Европе, чтобы понять, насколько все может быть медленно и сложно. Общение только через бумажную переписку. Один чиновник отвечает за один вопрос. Если не отвечает, то помочь, подсказать больше никто не может. Вот что такое бюрократия!..
У очень многих русских есть установка «там лучше, там чище». Когда я это слышу, говорю: «Мы здесь тоже можем сделать лучше. Каждый на своих десяти квадратных метрах. Поддерживайте у себя порядок, и у нас будет не хуже, чем в Европе!»
Когда я уезжала, Сортавала была заброшенным городком. А сейчас посмотрите на набережную, на туристические площадки; парк Рускеала стал невероятным просто! То есть государство и частные инвесторы со своей стороны вкладываются в развитие. Но и мы должны брать на себя ответственность за свой участок земли. Мы так и делаем: и свою территорию убираем, и чужую прихватываем…
Майкл: Начали мы с покупки гостевого дома: отремонтировали и стали сдавать в аренду туристам. Сами тогда жили за городом. Я научился топить печку дровами! (Смеется.) Надеялись расширяться: купить еще несколько домов, но случился февраль 2023 года, и международная платформа booking, на которой бронировали наше жилье, ушла из России. Плюс стал скакать доллар: никто уже не хотел продавать свои дома. И я подумал, надо сделать собственный сайт: я работаю в IT-сфере. В итоге создали довольно крупную платформу для аренды жилья «Моя Карелия».
Марина: Работали не покладая рук все прошлое лето. Я отвечала на звонки, размещала людей, жила в постоянной загрузке. Открыли еще магазин с сувенирной продукцией ручной работы: привлекаем местных мастеров и сами делаем керамическую посуду.
Туристический потенциал у этих мест огромный: люди едут со всей страны! Так мы пришли к мысли, что нам нужен свой медиа-ресурс. Большой сайт, который будет освещать то лучшее, что есть в Карелии, а в перспективе и на всем северо-западе страны: достопримечательности, маршруты, рестораны, праздники. Думаю, запустим его в середине следующего года.
Майкл, вы с такой любовью и трепетом говорите о Сортавале, будто родились и выросли здесь.
Майкл: Для меня магия этого места — озера. На озере Хюмпелянъярви стоит и наш дом, и дом родителей Марины. И это мое место силы: я плаваю до тех пор, пока вода не покроется льдом. И дочка со мной, пока не очень холодно...
В Сортавале два года жил Николай Рерих, писал нашу природу. У него были проблемы с легкими, здесь он восстанавливался и очищался. В местной библиотеке висят его репродукции, и они меня вдохновляют…
Марина: Да, Майкл очень любит эти места. И он уже больше русский, чем я: присматривает за тещиными курами, хочет свой сад. Вы бы видели его в военном полушубке, когда он идет плавать в ледяной воде! (Смеется.) Мой папа военный на пенсии, пограничник. У него осталась форма с тех времен, полушубок он подарил зятю. Теперь это любимая зимняя одежда Майкла.
Майкл: Русский я и в том, что у меня уже нет проблем с ямами на дорогах.
Марина: У нас случился взаимообмен: я приобрела немецкие качества, он — русские. К примеру, научился отвечать «нет», стал более эмоциональным. Единственное, что его, возможно, выделяет: не пьет.
Майкл: Но наш президент тоже не пьет! (Смеются.)
Вы говорите «наш» — о российском городе, российском президенте...
Майкл: Да, наш. Может, я пока не говорю по-русски, но папа Марины научил меня главным вашим словам: шаг за шагом. Все надо делать спокойно и последовательно, тогда любые проблемы решаемы. Когда Марина начинает нервничать из-за чего-то, я ей сразу: «Шаг за шагом, не переживай, все получится». Сам я мало нервничаю, мне тут комфортно. Первое время только было чуть-чуть некомфортно, когда каждый день проверяли документы. Все-таки приграничная зона. А потом привыкли ко мне. В Сортавале люди называют меня «наш немец». И я не вижу в этом ничего плохого, это же так и есть.
